Связь эстетики и семиотики до сих пор представляется односторонне — как применение в эстетике семиотических методов, уже сложившихся на другой почве. При этом предполагается, что семиотические понятия должны придать эстетике больше строгости и помочь ей перестать быть «самой неточной из всех неточных наук» (как ее назвал Н. Акимов). В самом деле, использование семиотических понятий помогает эстетике переосмыслить рассматриваемые ею вопросы и даже поставить новые, например, сформулировать как свою задачу анализ способов искусного использования разнообразных культурных кодов в художественных произведениях. Однако, семиотические понятия нередко оказываются не более, а менее точными средствами описания художественных произведений, по сравнению с традиционными эстетическими и искусствоведческими. Например, трактовка самых разных произведений живописи, графики или скульптуры
[73]
как «иконических знаков» не уточняет, а наоборот, огрубляет значительно более тонкое и дифференцированное понимание особенностей изобразительных средств в разных видах искусства, выработанное в традиционных эстетике и искусствознании. Более того, само центральное понятие семиотики — знак, мыслимый как дискретный носитель стабильного значения, — оказывается не вполне адекватным для характеристики изобразительных и выразительных средств (непрерывных и многозначных) в пространственных видах искусства.
Это не удивительно, если учитывать, что семиотика фактически развивалась, прежде всего, в поиске аналогий других знаковых систем с вербальным языком. Такова, прежде всего, семиология Соссюра, которая принимает за основу характерные для знаковой системы лингвистического типа принципы произвольности («немотивированности») знака и линейности означающих, прямо связанные с исходным для речи аудиально-временным способом коммуникации посредством чередующихся дискретных знаков. Такая ориентация дает основания рассматривать семиологию Соссюра и его последователей не как универсальную теорию знаков и знаковых систем, а лишь как одну из ветвей такой теории. Ее понятийный аппарат, хорошо «пригнанный» к своему предмету — дискретным носителям значений, следующим друг за другом во времени, — совсем не обязательно должен давать хорошие результаты и на другой почве, прежде всего, применительно к непрерывным пространственным средствам смысловыражения. По мере развития семиотики пространства и осознания ею своей специфики, она все более вырисовывается как параллельная ветвь науки о знаках, которая занимается принципиально иными, по сравнению с семиотикой времени, механизмами передачи сообщений.
Почвой, в которой эта ветвь семиотики может найти свои корни, вполне закономерно оказываются традиционные эстетика и теория искусства. Ведь семиотика — это не догма, раз и навсегда получившая готовый понятийный аппарат, и не доктрина, претендующая на статус «единственно верного» метода, применимого к любому предмету, а исторически развивающаяся наука. В своей истории она ориентировалась на разные предметы, каждому из которых соответствовали и свои методы. Почвой для семиотики могли выступать и логика (как еще у Локка или у Пирса), и лингвистика (в семиологии Соссюра), и психология (например, у Бюлера). И если во второй половине двадцатого века семиотика разрабатывалась, прежде всего, в рамках «проекта Пирса» или «проекта Соссюра», то это не значит еще, что в таких «донорских», а не потребительских отношениях к семиотике могут находиться только логика и лингвистика. Другие науки, включающие в свой предмет средства смысловыражения, способны так же оказаться той почвой, на которой способна произрасти своя семиотическая концепция. В частности, отнюдь не исчерпаны еще потенции того, что можно было бы назвать «проектом Баумгартена» — семиотики, развивающейся на почве эстетики и теории искусства. Хотя этот «проект» и не был разработан в той же степени, что и логическая или лингвистическая версии науки о знаках, сама эстетика развивалась [74] не только как «наука о прекрасном» или как философия искусства, но и как «наука о выражении» (как ее определяли, например, Б. Кроче или А.Ф. Лосев). В этом качестве она всегда занималась анализом средств выражения смыслов в искусстве вообще, и в пространственных видах искусства — в особенности. Поэтому представляется вполне правомерным перевернуть привычный способ соотнесения семиотики и эстетики и говорить не только о том, что эстетика может взять у семиотики, но и о том, что она может ей дать.
Как показывает даже беглый взгляд на историю эстетики дать семиотике пространства, она может не так уж и мало. Так, эстетики и теоретики искусства гораздо тщательнее, чем семиотики, занимались исследованием пространственных средств смысловыражения — не только линейных, но и многомерных, не только дискретных, но и непрерывных и т. д. В самом деле, еще эстетики эпохи Просвещения (Дюбо, Хэррис, Лессинг, Гердер, Бендавид и др.) осознали отличие зрительного воспринимаемых пространственных носителей значений и образуемого ими плана выражения от семиотических средств вербального языка, ориентированного на временной канал связи и обращенного главным образом к слуху. Согласно М.С. Кагану, можно говорить даже о «семиотическом подходе» к классификации видов искусства в эстетике Просвещения, различавшей эти виды по используемым ими «знакам». Позднее теоретики искусства (Гильдебранд, Ригль, Вёльфлин, Габричевский и др.) достаточно подробно проанализировали «синтаксические» особенности плана выражения в различных видах пространственных искусств и в системе разных «форм видения»: плоскостности и объемности, телесности и пространственности, линейности и живописности и т.д., а также показали культурную обусловленность исторически меняющихся установок на восприятие и осмысление тех или иных элементов видимой формы. Эстетиками и теоретиками искусства были рассмотрены и особенности плана содержания, многоуровневая структура которого (показанная, например, Э. Панофским, Н. Гартманом или Р. Ингарденом) включает, наряду с понятийными и эмоциональными, еще и моторные реакции на пространственную форму (тщательно проанализированные, например, в «эстетической механике» Т. Липпса). В эстетике Романтизма, а затем и в эстетике «вчувствования» было выявлено и отличие характера связи между планом выражения и планом содержания в случае художественного символизма по сравнению с чисто конвенциональными средствами репрезентации.
Перечисление разнообразных протосемиотических идей, разрабатывавшихся в эстетике и тесно связанной с ней теории искусства можно продолжать гораздо дальше. Многие из них еще далеко не освоены семиотикой и представляют особый интерес для семиотики пространства. Ее связь с эстетикой окажется по-настоящему плодотворной лишь тогда, когда она будет взаимной и соединит семиотически ориентированную эстетику с эстетически ориентированной семиотикой.
Добавить комментарий