Воспитание веротерпимости как педагогическая задача

[71]

Принятая год назад десятилетняя федеральная программа воспитания толерантности с новой остротой ставит вопрос о преподавании религии в государственной школе. Эта острота обусловлена тем, что веротерпимость, без всякого сомнения, представляет одну из важнейших сторон толерантности. По данным комиссии по правам человека при ООН, преобладающая часть мировых конфликтов до сих пор возникает не на этнической или политической, но на религиозной почве. В то же время религия на сегодня остается одним из важнейших факторов формирования идентичности. Из трехсот этнических меньшинств Европы около ста образовались на религиозной основе, и во всех ста наблюдаются конфликты. Религия, таким образом, остается как основным фактором культурно-этнического самоопределения, так и важнейшим источником нестабильности в современном мире.

Теоретически необходимость воспитания веротерпимости не вызывает ни в педагогических кругах, ни в преобладающей части нашего общества принципиальных возражений. Мы все хотим жить в мире и согласии в своей стране. В нашем Законе об образовании заложены принципы гуманизма и приоритета общечеловеческих ценностей (ст. 2), реализация которых без веротерпимости просто невозможна. Курс на интеграцию в европейское сообщество также налагает в этом отношении ряд обязательств на нашу систему образования, поскольку воспитание толерантности объявлено одной из приоритетных задач международных образовательных и правозащитных организаций. Во всех последних резолюциях Совета Европы, комиссии по правам человека при ООН, ЮНЕСКО и других авторитетных международных организаций отмечается важная позитивная роль религиозного образования и содержатся рекомендации правительствам стран-участниц ориентировать это образование в сторону воспитания толерантности и уважения к чужим религиозным традициям 1. Вступление некоторых странах в Совет Европы и другие международные политические структуры уже вызвало необходимость пересмотра государственной политики в области религиозного образования. В частности, в Греции были пересмотрены и откорректированы программы православного воспитания в той части, где [72] они не совсем объективно представляли другие религии, увеличено количество часов на изучение мировых религий 2.

Однако при всей ясности поставленной перед образованием задачи в практической плоскости ее выполнение сопряжено с рядом трудностей и проблем, в том числе самого принципиального порядка. Конечно, можно пойти по легкому пути, ограничив процесс воспитания веротерпимости самыми общими декларациями вроде того, что все религии учат быть добрым или что у людей один Бог, только они его по-разному называют. Такая система воспитания помогает избежать многих проблем, но при этом она сохраняет один важный недостаток: коэффициент ее полезного действия равен нулю. Прежде чем учить человека уважать чужую веру, с ней надо хоть немного познакомить, причем, по возможности, лучше так, чтобы видны были не только черты, роднящие ее с другими религиями, но и выделяющие ее. В противном случае предложенная ученикам идиллическая картина мирного сосуществования религий в некоем глобальном синкретическом пространстве разрушится при первом же ее соприкосновении с реальностью, а вместе с ней рухнет и все здание толерантного отношения к миру.

Но как научить веротерпимости через знакомство с верой? Не вступает ли идея уважения других религий в непреодолимое противоречие с чувством преданности своей вере, с исповеданием ее спасительности, исключительности и самодостаточности, являющимся в норме не только данью традиции, но плодом непосредственного религиозного опыта? Может ли вообще веротерпимость воспитываться на религиозном основании или ее единственным прочным фундаментом может быть отказ от любой вероисповедной принадлежности? Сложность поставленного вопроса усугубляется тем, что во всех монотеистических религиях веротерпимость не только не входит в число «прописных» добродетелей, но, напротив того, находится в определенном смысле в противоречии с первой заповедью монотеизма, требующей верности Единому Богу. Идея священной войны, ставящей своей конечной целью объединение людей в едином почитании Единого Бога, отыскивается в богословской традиции не только трех «религий Завета», но даже в буддизме. Многочисленные примеры «сокрушения идолов» святыми подвижниками в раннехристианскую пору и крестовые походы средних веков являют яркие примеры того, в каких антагонистических отношениях могут состоять религиозное рвение и веротерпимость.

Сто лет назад на религиозно-философских собраниях в Санкт-Петербурге поставленный здесь вопрос вызвал ожесточенную дискуссию между представителями Церкви и интеллигенции. По существу разговор тогда шел о принципе свободы совести и о совместимости этого принципа с христианством. Всего за год до этого тема свободы совести и отделения Церкви от государства была впервые публично поднята на миссионерском съезде в Орле, что вызвало крайне негативный отклик многих авторитетных пастырей и богословов. Суть возражений очень хорошо и кратко выразил один из [73] участников петербургских Собраний архимандрит Антонин, назвав свободу совести конституционно закрепленным правом человека на духовную болезнь. Надо сказать, что за прошедшие сто лет церковная точка зрения на этот вопрос не претерпела сильных изменений, о чем свидетельствует, например, принятая недавно социальная доктрина РПЦ, в пункте 3.6 которой говорится: «Утверждение юридического принципа свободы совести свидетельствует об утрате обществом религиозных целей и ценностей, о массовой апостасии и фактической индифферентности к делу Церкви и к победе над грехом».

Наше главное убеждение состоит в том, что отмеченные разногласия в церковной и светской оценке процессов демократизации и секуляризации общества затрудняют, но не делают невозможным воспитание толерантности в опоре на традиционное религиозное мировоззрение. В оценке этой возможности, на наш взгляд, надо избегать как излишнего пессимизма, проявляемого противниками религиозного образования в школе, так и наивного оптимизма, свойственного некоторым пастырям и верующим педагогам. Хотелось бы сказать несколько слов о крайностях того и другого рода.

Касательно первой, надо прежде всего заметить, что проблемы веротерпимости и свободы вероисповедания не совсем совпадают. Можно с уважением и самыми дружескими чувствами относится к представителям других религий и вместе с тем отвергать право человека на выбор веры. Примеров подобного рода можно немало найти как в отечественной, так и в мировой истории. Вопрос о свободе совести в данном смысле имеет помимо гражданского еще и религиозно-антропологический аспект, касающийся вопросов предопределения и личной свободы в спасении, а также мистического значения семьи и рода. И если сегодня в Русской Православной Церкви преобладает представление о том, что человек ставится в определенную зависимость от вероисповедной традиции самим фактом своего рождения в верующей семье и крещения «по вере восприемников», это не значит, что она отрицает существования тех же прав у других конфессий.

Во-вторых, надо признать, что современная позиция православной Церкви, озвучиваемая Московской Патриархией, отражает не только извечную подозрительность духовенства в отношении социальных перемен, но и позитивное стремление противостоять объективно существующей опасности распространения под лозунгом воспитания толерантности духовного индифферентизма и нравственного релятивизма. Об этой опасности довольно часто пишут и подобные тенденции отмечают у молодежи религиозные педагоги почти во всех странах Европы. Доля здорового консерватизма, исходящего со стороны Церкви, могла бы служить неплохим противовесом стремлению наиболее отчаянных реформаторов в форсированном режиме внедрять в российскую школу ценности, веками вызревавшие на иной культурно-исторической почве.

В-третьих, что наиболее важно, нельзя бросать тень сомнения на саму идею религиозного образования и его потенциальных возможностей в развитии веротерпимости только по той причине, что сегодня ввиду низкой гражданской и религиозной культуры в российском обществе существует повышенный спрос на фундаменталистские религиозные настроения и идеи. [74] Религиозный фундаментализм, противостоять которому, между прочим, призвано воспитание толерантности, представляет собой по сути одну из форм неразвитости религиозного сознания, питательной средой для которого выступает не религиозность общества, а его необразованность. Об этом предупреждал К.Д. Ушинский, когда писал, что для христианства нет ничего опасней невежества 3. Поэтому отказываться от религиозного образования из страха фундаментализма — примерно то же, что отказываться от заработка по причине нищеты. Другое дело, что и тот положительный педагогический потенциал, и те скрытые угрозы общественному согласию и спокойствию, которые в разной степени несут в себе распространенные сегодня на территории России религиозные учения, должны непременно учитываться при вынесении решений о передаче соответствующим религиозным объединениям тех или иных полномочий в области школьного образования.

По поводу другой крайности, выражающейся в идее выстраивать государственную политику в образовании на унитарной религиозной основе, можно заметить только, что ее реализация потребовала бы такого пересмотра конституционных основ нашего строя, последствия которого испугали бы, наверное, многих сегодняшних адептов этой идеи. Ее воплощение, можно предвидеть, подтвердило бы еще раз правоту Чаадаева, говорившего, что у нас, в отличие от европейских стран, нет истории, в том смысле, что мы никогда не пытаемся извлекать из нее уроки.

Есть более тонкий соблазн прямо связывать уровень веротерпимости с уровнем образованности и видеть в только количественном усилении религиозно-образовательного компонента достаточную гарантию повышения уровня толерантности. К сожалению, этому убеждению противоречат как исторические, так и социологические факты. Увы, ни «фанатичный законник» Ездра, как называл этого первого ученого книжника Александр Мень 4, ни Тертуллиан, считавший философию причиной всех ересей 5, ни Игнатий Лойола, много потрудившийся на благо инквизиции, не были необразованными людьми. Современные социологические исследования — в частности, ежегодный общеевропейский опрос в области системы ценностей (EVS), проводимый университетом Тилбурга 6, — показывают, что Россия, лишенная религиозного образования в течение ряда десятилетий, не уступает как по общим показателям толерантности, так и по количеству межрелигиозных конфликтов целому ряду стран, в которых религиозное образование традиционно входит в школьные программы. Наши собственные исследования подтверждают возможность усиления неуважительного отношения к чужой вере у подростков под воздействием религиозного образования. Опрос, проведенный нами в старших классах одиннадцати петербургских школ, показал, что в тех негосударственных учебных заведениях, где пре- [75] подается религия на христианской основе, резко возрастает (с 5–8% в обычных школах до 30–70%) количество тех, кто на вопрос, чем отличается христианство от других религий, отвечает: «Тем, что это истинная вера». В ответах учащихся таких школ чаще встречается недоброжелательность и презрение в отношении неверующих. Хотя, справедливости ради, надо отметить, что во всех опрошенных школах наиболее агрессивной выглядит группа учащихся, заявляющих себя атеистами.

Таким образом, даже если мы попытаемся разложить поставленный нами вопрос о сочетаемости религиозного образования и толерантности на две части, ответ на каждую из них не будет однозначным. Ни религиозность как таковая, ни религиозная образованность не могут служить гарантом веротерпимости. Очевидно, что религиозное образование может служить как средством профилактики религиозной вражды, так и орудием ее усиления в зависимости от того, в каком виде и с какими целями оно будет осуществляться.

Так каким же должно быть религиозное образование, чтобы отвечать задаче воспитания толерантности? Наше глубокое убеждение состоит в том, что с учетом всех социально-правовых и культурно-исторических факторов, определяющих современное духовное состояние нашего общества, такое образование должно быть прежде всего внеконфессиональным 7. Это означает, что ответственность за составление программ, методическое обеспечение, назначение и подготовку преподавательских кадров должна быть возложена не на религиозные объединения, а на государственные органы управления образованием и на школу. Это означает также, что религиозное образование должно быть светским по своим задачам и методам, должно быть подчинено тем же общепедагогическим интересам, что и другие предметы гуманитарного цикла, и освобождено от влияния политических, идеологических и групповых интересов и амбиций различных общественных сил. Российская педагогика должна взять религиозное образование под свое крыло. За последние два десятилетия накоплен богатый международный опыт решения многих сложных проблем в этой новой бурно развивающейся области педагогики и опора на этот опыт поможет России быстро преодолеть свое отставание, обусловленное семидесятилетием государственного атеизма.

Неверно было бы делать из сказанного вывод о том, что конфессиональное религиозное образование обречено уйти с исторической сцены или что оно обладает меньшим педагогическим ресурсом, чем образование внеконфессиональное. Во Франции, где так же, как у нас строго выдерживается принцип отделения школы от Церкви, в католических школах получают образование около 20% учащихся 8 и образование, предоставляемое этими [76] школами, вполне отвечает современным педагогическим требованиям. И в нашей стране развитие параллельной системы конфессионально ориентированных школ, получающих государственное финансирование, вероятно, способствовало бы духовному обогащению нашего общества и нашей культуры. Однако применительно к обсуждаемой здесь задаче воспитания веротерпимости разделение учащейся молодежи на группы по вероисповедному признаку, обязательное при конфессиональном подходе, играло бы негативную роль и способствовало бы дезинтеграции общества. В данном случае преимущество внеконфессионального подхода вполне очевидно.

Иногда высказываются опасения, не наносит ли тесное знакомство с разными религиями, да и само по себе воспитание веротерпимости урона собственной культурной и религиозной традиции. Но эти опасения не оправдываются на практике. Как показывает мировой опыт современного межконфессионального образования, тактичное и педагогически выверенное обращение к религиозным вопросам в классе при совместном обучении детей разных вероисповеданий содействует не размыванию, а укреплению чувства национальной и религиозной идентичности у учащихся 9. При этом, что особенно важно, указанное укрепление происходит не на основе изоляционизма и противопоставления себя окружающим, а на почве взаимоуважения и гражданственности. Вступление учащегося в диалог по вопросам веры с учителем и своими сверстниками открывает ему возможность критической переоценки своих религиозных представлений, благодаря чему может служить своеобразным средством профилактики религиозного экстремизма и других общественно опасных явлений в подростковой среде.

Хотелось бы также заметить, что для того, чтобы религиозное образование содействовало воспитанию толерантности, оно совсем не обязательно должно стремиться к «уравниванию» религий в правах на долевое участие в школьной программе. В Норвегии, к примеру, в основу новой национальной программы религиозного образования, принятой в 1997 г., легло представление о «встрече культур», которая, «как и встреча представителей разных культур, никогда не происходит в вакууме — ни в правовом, ни в культурном», что дает основание предлагать учащимся разного этнокультурного и религиозного происхождения «считаться с приоритетами, установленными общественным большинством» 10.

В то же время необходимо, чтобы религиозное образование удовлетворяло целому ряду условий, и в завершение я хотел бы высказать несколько соображений на этот счет. В каждой религии есть свои противоядия тому элементу нетерпимости, о котором мы говорили выше. Например, неофиту, утверждающему свою нетерпимость на первой заповеди Декалога, достаточно легко показать, что эта заповедь не санкционирует осуждения иноверцев — просто по той причине, что ее требования не распространяются на них. Она обращена к тебе, а не к нему, поэтому он ее и не нарушает. [77] В Ветхом Завете мы встречаемся не только с образом Илии, закалывающего жрецов Ваала, но и с книгой Ионы, провозглашающей драгоценность для Бога самых, казалось бы, чуждых Его заветам людей. Задача педагога востребовать и задействовать, методически приспособить для урока этот нравоучительный потенциал. Но даже такие соблазнительные для христианского сознания места Писания как история избиения Иисусом Навином народов, населявших обетованную Землю, могут служить материалом для плодотворной дискуссии по острым проблемам национальных и религиозных конфликтов, если учитель будет акцентировать внимание не на внешних проявлениях жестокости, а на важных деталях в мотивациях людей и повелениях Бога или на идее воздаяния за исторические грехи народа, прослеживаемой в дальнейшей судьбе Израиля. Осмелюсь утверждать, что сила нравственного воздействия Библии на учащихся совершенно не будет зависеть от того, представляет ли она в глазах ученика Слово Самого Бога или вдохновенные слова пророков, гениальных представителей духовной элиты той поры. Так что вопросы личной веры можно и совсем обойти, ничуть не снижая дидактической значимости знакомства с религиозным наследием.

Очень важно, чтобы ученики старались сами разобраться в сложных вопросах, чтобы уважение к Слову Божьему, к экзегетической и богословской традиции не порождало у них отказа от желания «сметь свое суждение иметь», чтобы их собственному уму и нравственному чувству оставалось место в богословском пространстве. Религия не должна быть причесанной и прилизанной или грозной и неприступной. Один из основных педагогических пороков индоктринации заключается как раз в тенденциозном и некритическом освещении истории становления религиозных доктрин или этических учений, неизбежно маскирующем свойственные им внутренние противоречия, динамический характер и принципиальную незавершенность. Учащиеся должны знать, что чтение одного и того же священного текста может стать источником и миролюбия, и религиозного фанатизма, и от каждого лично зависит, как он будет читать этот текст.

Религия как таковая имеет, на наш взгляд, совершенно уникальные возможности в формировании ненасильственного отношения к миру. И не только потому, что она призывает любить и уважать ближнего, т.е. не только с этической, но и с онтологической стороны. Дело в том, что религиозное мировоззрение, как ни странно, менее тоталитарно, чем научно-позитивистское или даже безрелигиозно-гуманистическое. Оно исходит из того, что приобщение к той или иной религии открывает возможность приобщения к полноте. Каждая религия открывает путь к вечности, представляет собой изнутри самодостаточную и абсолютную ценность, одновременно не посягая на аналогичное право других религий. В этом отношении оно оказывается более адекватным тому радикальному плюрализму нового поколения, которое составляет главнейшую проблему в воспитании общих ценностей для европейских педагогов 11. Оно предлагает радикально плюралистическую модель мира. И, видимо, в этом главная причина того повышения интереса к религиозной педагогике, которое мы наблюдаем последние два-три десятилетия по всему миру.