Категория «Угроза»: первичный смысловой компонент семантогенеза персекуторных и депрессивных идей

Одним из перспективных подходов к изучению психопатологии является применение лингвистических методов, таких, как психолингвистика, нейролингвистика, патопсихология, психосемантика и лингвостатистика. Использование такого рода методов делает медицинское, а точнее, психиатрическое исследование понятным и интересным для философа, занимающегося теорией познания или феноменологией, поскольку за анализом смысловой структуры и семантогенеза языка больного просматриваются сферы аподиктически данного сознанию, измененному психической патологией.

Применение методов, в которых анализируется язык и речь пациента, имеет определенные ограничения, прежде всего, при исследовании семантогенеза психопатологических образований, значения речевых структур как ведущих субъективных факторов патогенеза. Комплексный клинико-семантический подход дает возможность до известной степени преодолеть эти ограничения, так как позволяет совмещать несводимые друг к другу классы клинических и лингвистических понятий при изучении процессов патологического смыслообразования. Общие закономерности нарушений речевого поведения изучаются в органической связи с анализом клинической структуры и динамики психопатологических феноменов.

Клиническая семантика является методологией установления значения и смысла психопатологической лексики, выявления наиболее общих закономерностей, регулирующих употребление слов. В качестве исходных предпосылок клинической семантики выступают, во-первых, достаточно очевидные клинические факты парадоксальных наименований, в частности, неологизмов или не имеющих смысла атактических высказываний и, во-вторых, общие для больных лексико-семантические группы - относительно постоянные ряды слов и словосочетаний со специфическим смыслом и значением.

Обычно в клиническом диалоге пациенты - субъекты речи не воспринимаются врачом как носители специфической лексики, противопоставленной общим нормам употребления языка, и понимание смысла высказываний пациента подразумевает обычную семантическую теорию соответствия, когда речевые акты рассматриваются в качестве средств для передачи внутреннего состояния. Здесь лексика пациентов воспринимается как обыденная речь, а значение слов соотносится с контекстом культурной традиции и в пределах языка своей социальной и профессиональной зоны. Так, например, клиническое значение депрессивных высказываний рассматривается в рамках нравственной оценки субъектом своих поступков, что в социо-культурном контексте ассоциируется с актом покаяния (по своей сути публичным) и поэтому в признании пациентом той или иной своей вины усматривается стремление Я утвердить свое отъединение от мира.

В психопатологии речевые акты изучались в той мере, в какой они имели клиническое значение, но их не рассматривали в качестве симптомообразующего фактора. При отдельных формах - атактических замыканиях, речевой спутанности или вербигерации речевым актам придавалось первичное (каузальное) значение. Тем не менее, между речевыми актами и семиологическими единицами не допускалось наличия эквивалентных отношений. Патология речевых актов не стала предметом системного анализа и, по существу, не выделялась в качестве отдельного класса в семиологической системе. Нарушения речи рассматривали как вторичное явление в следующей связи причин и следствий: структурные нарушения мышления или патологические идеи влияют на смысловую структуру высказываний, придают им другое значение и, тем самым, оказывают деструктивное воздействие на речь. Семантический объем речи расширяется, приобретая патологическое значение.

В клиническом диалоге врача и пациента раскрытие смысла высказывания, который детерминирован психической патологией, рассматривается как основная задача. В высказываниях пациента отсутствует «реальный» смысл, за ними не стоит действительность - события, предметы или явления. В большей или меньшей мере, они указывают на очевидные для больного внешние и внутренние изменения, сущность которых были для него полностью или частично скрыты. Из этого, однако, не следует вывод о полном отсутствии в них смысла. В структуре переживаний больного имеются отдельные элементы, сопоставимые с его прошлым опытом и, следовательно, имеющие для него определенный начальный смысл.

Язык содержит довольно ограниченный ряд понятий для передачи смысла психических состояний, например, тоски, тревоги, внутренней растерянности или, напротив, сосредоточенности. Подобного рода состояния обозначаются, как правило, не прямо, а с использованием метафор, аналогий, сравнений, метонимии, например, «острый ум» , «бесплотные идеи» или «гнетущая тоска». Сравнение или уподобление стремятся здесь выставить идеальный объект, настроение, мыслительный акт как нечто телесное, вещественное, физическое.

При психозе понимание субъектом смысла происходящих с ним изменений является сложным актом. Для глубоких нарушений витальной сферы - протопатических 1 ощущений и эмоций, редукции активности, характерны минимальная интеграция с личностью и субъективный уровень реагирования выражается в элементарных формах с доминированием протопатических характеристик, таких, как - тягостность, диффузность и неопределенность переживаний, для которых имеется определенный предел их выражения в речевой форме. Наблюдается неопределенность, отсутствие ясности и завершенности речи. Сами протопатические реакции являются для субъекта непосредственной данностью и предстоят перед ним как новые, прежде не испытанные состояния. Они не имеют законченного наглядного образа и достаточно ясного смысла. Протопатическая тревога или страх не указывают, как известно, на конкретные реальные события, несущие угрозу, не содержат каких-либо предметных признаков, это, по сути, неопределенная форма субъективной реальности. Следовательно, эти реакции не могут получить имени и не могут быть названными, они обнаруживают себя, но остаются невыраженными. Применительно к состояниям подобного рода хорошую аналогию дает понятие о «возможной невозможности» у М. Мамардашвили 2. При остром чувственном бреде страх надвигающейся катастрофы имеет неопределенную форму - «что-то происходит», но никогда не говорится, что именно.

Переход на филогенетически более низкий уровень протопатического реагирования, непосредственно отражающего патологический процесс, сопровождается спонтанным генерированием активности интуитивных и рефлексивных актов низшего порядка (по типу «субъект чувствует себя» ). В равной мере повышается активность речевых актов, прежде всего, наименования. Процесс наименования направлен на раскрытие смысла и установление значения протопатических эффектов. В схематическом виде эта активация сводится к преобразованию, во-первых, недифференцированных элементов в дифференцированные формы и, во-вторых, смысловой неопределенности в определенные понятия. Иначе говоря, опыт переживаний протопатических сенсаций, чувств и состояний переводится в акты представлений и на основе последних - во внутреннюю и внешнюю речь.

Клинико-психопатологические исследования, дополненные лингвистическими методами (методы компонентного и контекстуального анализа), позволяют выявить специфическую структуру организации речи и ряд общих закономерностей смыслообразования при формировании психопатологических синдромов. В первую очередь это относится к общим понятиям, на основе которых речевые структуры производят классификацию и, следовательно, речевую организацию патологии. Смысловая структура относительного множества конкретных высказываний сводится к простейшей составляющей - первичному компоненту смысла или общему семантическому показателю (ОСП), свойственному всему составу лексических единиц психопатологического синдрома.

Так, при персекуторных 3 формах бреда и депрессивных идеях эндогенного типа первичным смысловым компонентом является категория «угроза» . В первом случае вектор латентной или явной опасности направлен извне на субъекта, а во втором, - исходит изнутри от внутреннего «Я» и направлен вовне, на окружающих, на мир в целом. Первичный смысловой компонент является основным фактором семантогенеза, его исходной конститутивной единицей и семантической доминантой и в процессе бредового смыслообразования доминантная роль категорий «внешняя угроза» и «внутренняя угроза» приводит к образованию соответственно специфических персекуторных и депрессивных представлений. При персекуторных формах специфичность речевой организации выражается в образовании общего тематического ряда (ТР) «преследование», при депрессивных идеях - тематических рядов «ничтожества», «виновности» и «страдания» .

В клинической динамике персекуторного и депрессивного бредообразования можно выделить, по меньшей мере, три стадии семантогенеза. На начальной - стадии семантической инкогеренции, витальные нарушения общего чувства и аффективности переживаются на основе внутреннего восприятия как знак «угроза». Понимание ее значения ограничено, во-первых, констатацией ее непосредственной данности и, во-вторых, общей направленностью на витальные основы существования. Например, при инициальной бредовой растерянности предчувствие витальной опасности недоступно для понимания, но является очевидностью, идет изнутри и вместе с тем надвигается извне («что-то надвигается… непонятно, что со мной происходит»). На второй стадии семантогенеза происходит семантическое конституирование, когда переживаемая неопределенная по смыслу и форме латентная угроза, опасность превращается в специфический ряд представлений. Здесь формируются тематические ряды, связанные с категорией «угроза» . Для внешней угрозы центральным является понятие «преследования» , а для внутренней - понятия «ничтожества», «виновности» и «страдания». На третьей стадии семантогенеза, стадии семантической эксплицитности, относительно специфические для персекуторных и депрессивных идей представления получают внешнее выражение в речевых формах. В частности, при персекуторном бредообразовании происходит реализация значения прежде скрытой угрозы. Смысл тех или иных событий интерпретируется исходя из очевидных для субъекта угрожающих намерений окружающих. Угроза как бы несет в себе свой образ действия. Больной описывает конкретные события, придавая им патологическое значение. Идея преследования, как правило, в явной форме не выражается, но сохраняет свой смысл в качестве подразумеваемой части, в имплицитном контексте. Например, фраза «мне передали небольшой сверток» имеет скрытое значение «подбросили валюту, …готовят провокацию» (симптом персекуторной гетеросемии).

Высказывания депрессивного больного также описывают события в новом значении, но уже исходя из оценки себя, своего «Я» как носителя угрозы, возможной или явной опасности. Семиологические системы «ничтожества» , «виновности» и «страдания» выступают как своего рода знаки или признаки исходящей от субъекта угрозы. Например, для тематического ряда «виновности» первичным смысловым компонентом является понятие «вина» . В ее смысловой структуре значение «угрозы» содержится, во-первых, в указании на «причину» или «источник» чего-либо неблагоприятного, зла («я виновата в неудачах моих детей… от меня только вред близким»). Во-вторых, «войны» («родители ссорятся из-за меня») и, в-третьих, указании на того, кто «преследует» , «мстит», «назначает пеню» («мой муж болен, я не заботилась как следует… дети не получат хорошего образования, воспитания»). Основной смысловой признак тематического ряда «ничтожество» - это понятие «осуждение» («я ничтожный, никчемный человек… нет хуже матери, чем я»). М. Хайдеггер, говоря о «ничтожестве» как об экзистенциальной категории «ничто» , указывает, что оно дает о себе знать настроением ужаса 4.

Лексика тематического ряда «страдание» имеет значение «болезнь». Первичный смысловой компонент, свойственный всем единицам этого ряда - понятие «мука» , испытывать мучения от болезни («я больна раком»), умереть от мук.

Формирование основной темы депрессивных идей происходит в зависимости от вектора угрозы. Аутопсихическая направленность предопределяет образование тематического ряда «ничтожество» - идей самоуничижения, соматопсихическая - ТР «страдание» - ипохондрические идеи и аллопсихическая - ТР «виновность» - идеи виновности. Классифицирующие категории внешней и внутренней угрозы определяют тип высказываний. При персекуторном бредообразовании - предположительный, депрессивном - оценочный. Эти формы типичные, воспроизводятся с высокой степенью устойчивости и не зависят от индивидуальных особенностей.

Предположительный тип речи основан на том, что понятие «угрозы» допускает различную степень вероятности опасности в качестве конкретного события. В высказываниях реализуются как утверждения, так и предположения. В своем большинстве они имеют относительную достоверность, значение некоторой «возможности». Субъективная оценка передается пациентами посредством вводных слов, таких, как «возможно», «вероятно» и др. («сгущенное молоко горчит, наверное, туда что-то добавили»). На отдельных этапах бреда отмечается высокая достоверность, приближенная к абсолютной. При редукции, напротив, становится низкой. Иначе говоря, то, что возможно, в одном случае, обязательно произойдет, а в другом, напротив, не случится.

При депрессивных идеях реализуются оценочные утверждения, использующие такие понятия, как «хорошо», «плохо» («плохая мать», «последний человек»). Высказывания получают значение признания. Субъективная оценка значения своего «Я» как носителя «угрозы» является фактором суицидальной мотивации - необходимость избавления от «носителя зла», «ничтожества» или мучений. При расширенных (альтруистических) самоубийствах такие значение переносится и на объекты насилия, в частности, детей суицидантов. Заметим, что с позиции христианского вероучения, понятие зла означает отрицание бытия.

При редукции депрессии субъективная значимость оценочных высказываний становится низкой. В критической оценке присутствует субъективное начало, потребность подойти к пониманию значения депрессивного опыта, что не характерно для персекуторного бредообразования. В последнем случае отмечаются специфические высказывания, в частности, о нежелании обсуждать «прошлое», разного родя отговорки («все забыл… не думаю об этом»), уверения, что «нарочно представлялся», или формальное согласие, что «был бред… болезнь».

Специфический характер речевой организации патологического опыта позволяет рассматривать психопатологическую лексику в качестве патоидиолекта - патологического варианта индивидуального языка. Смысловая структура единиц патоидиолекта формируется на основе относительно ограниченного ряда классифицирующих категорий в процессе семантической транспозиции. Основное родовое значение слов смещается, их смысл утрачивается, лексические единицы выступают в качестве патологических знаков латентной или явной угрозы и в этом отношении приобретают смысловое тождество. Сложная многозначная смысловая структура слова редуцируется к одному первичному значению - «угроза». В качестве первичного смыслового компонента это понятие является общей основой для всего лексического состава персекуторного и депрессивного бреда, смысловой доминантой и интегративным началом при формировании патоидиолекта.

Редукция смысловой структуры языка обусловлена глубоким уровнем нарушения витальных функций при психических расстройствах и, прежде всего, деструктивным влиянием протопатической аффективности. Значение и смысл протопатических реакций до определенного предела доступно для рефлексии и толкования. Принципиальность этого положения основана на том, что элементарные биологические акты имеют функцию сообщения, организованы как семиотическая (знаковая) система. Значение протопатических реакций, их смысл конструируется в пространстве внутреннего диалога. Процесс формирования патоидиолекта основан на принципе конструкции-деконструкции смысла слова. Высказывания перестают сообщать о чем-либо «объективном», но получают субъективную значимость, которая совпадает с новым значением внутреннего «Я».

Исходя из результатов клинико-семантических исследований, можно предположить наличие, по меньшей мере, двух уровней субъективного реагирования на протопатические реакции. Первый отражает активацию филогенетически наиболее старых познавательных структур, таких, как простые рефлексивные и чувственно-интуитивные акты. На уровне простого рефлексивного реагирования субъект ощущает протопатические эффекты, но этот опыт не становится для него предметом анализа (мутный поток ощущений, не затронутый мыслью). Процесс смыслообразования связан с активацией чувственной интуиции, то есть непосредственным (нерефлексивным) постижением угрожающего значения протопатических сдвигов. На втором - филогенетическом более высоком уровне, повышается активность более сложных рефлексивных актов (типа «субъект чувствует себя чувствующим себя»). Они направлены на более полное раскрытие смысловой структуры патологических ощущений и чувств. Однако эта активность позволяет субъекту проникнуть в смысл внутренних изменений до определенного предела. Прежде всего, это связано с тем, что между интуитивными и сложными рефлексивными актами существуют, как можно предположить, обратная зависимость, а именно, повышенная активность первых сопровождается снижением активности вторых, что и выражается в ограниченной способности понимания, в том числе и способности к критической оценке.

Уровни субъективного реагирования составляют единое пространство патологической познавательной активности, но, вместе с тем, остаются несводимыми друг к другу структурами. В основе их функционирования лежит принцип автономности, относительной независимости субъективного реагирования от личностной активности. При достаточно глубоких и выраженных психических нарушениях, достигающих протопатического уровня, доминируют акты низшего нерефлективного порядка, что непосредственно влияет на характер организации речевой деятельности, в которой может быть выражен патологический опыт.

В заключение необходимо заметить, что решение проблемы специфичности психопатологической лексики имеет непосредственное отношение к более общей проблеме соотношения между психическими и физиологическими процессами. Преформированные протопатические реакции как непосредственное выражение церебральной патологии выступают, по нашему мнению, в качестве детерминирующего фактора. Однако процесс формирования специфической лексики связан со структурой субъективности и в функциональном отношении не должен сводиться к патофизиологическому уровню.