1. Известно, что идея длительности Бергсона выстраивается на противопоставлении чистого качества, интенсивности, и экстенсивности количества; неделимости движения, процесса и пространства с его однородностью и делимостью на элементы. Существо качества — во взаимопроникновении качественных состояний, игре различия и неразличения, взаимовлиянии и, скажем так, взаимоизменении состояний. В соответствии с этим, эстетическое чувство описывается как постепенное (без прерывности, без ломанных линий) нарастание интенсивности эмоции, незаметное включение новых элементов, которые удерживают уже завершающиеся движения и позволяют предугадывать, предчувствовать только начинающиеся. О грации: «Восприятие легкости движений сливается с чувством удовольствия от возможности как бы остановить течение времени и удержать будущее в настоящем».
2. Такая структура длительности, по мысли Бергсона, не только не допускает разделения, но, строго говоря, не поддается и анализу. Тем самым возникает своеобразный дуализм длительности и протяженности, который сильно ограничивает приложение идей Бергсона к проблеме эстетического восприятия (Бергсон не случайно предпочитает эстетику искусства эстетике природы, а в искусстве вынужден выделять скорее танец и музыку). Мы предположим, что, на самом деле, единство протяженности и длительности всегда уже осуществляется и его коррелятом в отношении пространства является, то, что мы обычно называем приближением и удалением или близостью и далью. Эти структуры оказываются в центре внимания феноменологии, не только Гуссерля, но так же Хайдеггера и Мерло-Понти. Безусловно, приближение-удаление доставляет эстетическому восприятию те же элементы, которые выделяет и Бергсон: воображение элементов друг в друге, пред-чувствие, которое высвобождает будущее и т.д.
3. Но особый интерес представляет то, какое соответствие этому единству длительности и протяженности можно отыскать именно для длительности и, следовательно, подтвердить, что длительность не рассеивается в экстенсивности пространства. И здесь, я полагаю, нам может помочь понятие, которое никогда, по-видимому, не рассматривалось в философии само по себе, хотя так или иначе очень часто использовалось в ней. Я имею в виду скорость. [78] Если движение, по определению Гегеля из «Науки логики», есть различие, то скорость, очевидно, это различие различия, открывающее его пространству и вместе с тем удерживающее его уникальность. В конце концов, и парадокс Зенона, на примере которого Бергсон поясняет идею длительности, обыгрывает ни что иное, как различие скоростей черепахи и Ахиллеса. Скорость появляется у Бергсона и тогда, когда он говорит о пред-угадывании и, соответственно, опережении: собственно это скорость, которая определяет интуицию (это можно сравнить и с размышлениями Флоренского над «мнимостями в геометрии», возникающими в связи со скоростью, превышающей световую). Что же тогда будет предметом эстетического восприятия? Очевидно, именно своего рода промедление, промедление (длительность) самого неделимого (и уникального) мгновения восприятия, бытия, поскольку оно медлит пройти и приоткрывается в самом восприятии сущего именно как такого рода промедление (Хайдеггер говорит о промедлении, размышляя над изречением Анаксимандра).
4. Какое же значение это может иметь для эстетики художественного творчества. Уже из прочтения Бергсона ясно, что это может значить для музыки и танца. Напомню, что, по мнению Бергсона, движение танца воспринимается нами как встречная длительность, в отношении которой возникает нечто вроде соучастия и симпатии (Бергсон говорит даже об управлении). Но в этом докладе я хотел бы, по необходимости кратко, коснуться именно литературы. Известно, что со второй половины 20 века эстетика литературы все больше перемещается с эстетики произведения, творения к эстетике чтения, восприятия читателем текста во времени, со всеми сопутствующими возможностями промедления, предугадывания, перебивки текста и пр. Также и сами писатели все больше придают значение этой игре со временем повествования и чтения. Из наиболее ярких примеров можно привести романы Роба-Грийе, которые строятся на постоянном запутывании временного порядка, предшествования и следования, промедления периодов, которые завершаются не непосредственно следующими за ними событиями, а предшествующими или гораздо более поздними. Другим примером может служить роман Итало Кальвино «Если однажды зимней ночью путник», в котором весь текст строится на постоянных перебивках чтения, на невозможности дочитать до конца и именно поэтому на своеобразной интриге продолжения чтения, некой его собственной долготе, которая вопреки какому-либо предугадыванию конца, всем попыткам опередить и забежать вперед (а следовательно и разгадать подлинный смысл самого начала) хочет медлить в своем течении, сопротивляться уходу самим своим, столь неожиданным для читателя, прерыванием чтения и уходом со сцены.
Добавить комментарий